Гайдзин. Том 1 - Джеймс Клавелл

Он сел в кресло рядом с кроватью, рассказывая ей о едва не поднявшемся бунте и о том, как быстро сэр Уильям сумел остановить его. – Он во многом хороший человек, – говорил он ей, думая про себя: но не во всем. Его и Норберта предупредили, что завтра утром им обоим надлежит предстать перед ним. Они тотчас тайно встретились:

– Крошке Вилли нечего совать сюда свой чертов нос, – согласился Норберт с язвительной миной, – пусть у него голова болит о японцах и о том, как поскорее вернуть флот! Послушай, этот грабитель, я слышал, ты опознал в нем одного из убийц старины Кентербери, второго ублюдка с Токайдо?

– Нет. Я думаю, это был кто-то другой, хотя у него действительно огнестрельная рана. Хоуг сказал, что именно его он оперировал в Канагаве.

– Почему он оказался у ее окна, а?

– Не знаю… это странно. Просто хотел что-нибудь украсть, наверное.

– Странно, что и говорить. И католик к тому же. Странно…

Струан увидел, что Анжелика ждет, когда он продолжит, и спросил себя, не следует ли ему сейчас открыто обсудить с ней этот предмет, все почему, связанные с этим человеком, узнать, что думает она, поделиться своими соображениями, но она выглядела такой хрупкой, такой беззащитной, что он решил дождаться другого дня и другого раза – поганец мертв, кем бы он ни был, и дело с концом.

– Когда я вернусь после ужина, я принесу последний выпуск «Иллюстрейтед Лондон ньюс», там есть огромная статья о новинках лондонской моды…

Анжелика слушала его вполуха, избегая смотреть на часы на каминной полке, которые с тихим изящным «тик-так» отсчитывали минуты. Андре сказал ей, что вернется из Ёсивары около девяти часов, что она должна приготовить к этому времени чайник теплого зеленого чая и что-нибудь сладкое закусить, потому что состав может иметь очень неприятный вкус. А также несколько полотенец, и было бы лучше всего, если она не станет принимать больше снотворного настоя Бабкотта.

Она взглянула на часы. Шесть сорок пять. Как долго тянется это ожидание, подумала она, начиная волноваться. Тогда внутренние голоса ожили снова. «Не тревожься, – шептали они, – часы пролетят быстро, а потом ты будешь свободна, не забывай, что ты победила, Анжелика, ты была такой храброй, такой умной, ты сделала все как нельзя лучше; не тревожься ни о чем, ты осталась жить, а он умер, и это был единственный способ, которым ты, или любая женщина, могла сохранить себе жизнь; скоро ты станешь свободна, от него, от этого, и все, что было раньше, останется в памяти лишь как дурной сон…»

Я стану свободна, слава Богу, слава Богу.

Чувство пьянящего облегчения нахлынуло на нее. Она улыбнулась ему.

– Как ты красиво выглядишь, Малкольм. Твой вечерний костюм безупречен.

Теплота ее голоса в одно мгновение заставила его забыть о своем мрачном настроении, сплошной ужас окружал его со всех сторон – кроме нее. Он просиял.

– Ах, Эйнджел, если бы не ты, моя голова, наверное, разлетелась бы на куски. – Сегодня он очень долго и тщательно выбирал подходящий шелковый костюм и полусапоги из мягчайшей оленьей кожи, снежно-белую рубашку с оборками и белый же галстук с рубиновой заколкой, которую отец подарил ему на его последний, двадцатый, день рождения 21 мая. Только шесть месяцев еще, и тогда я свободен, подумал он, свободен делать все, что захочу. – Ты – единственное, что не дает мне сойти с ума, ангел мой, – сказал он, и его улыбка прогнала последних из ее демонов.

– Спасибо, мой дорогой. Разлетелась бы на куски? Почему?

– А, просто бизнесс, – небрежно ответил он, избегая серьезного разговора. – Проклятые политики портят нам рынки, одержимые обычным для них стремлением к личной власти, деньгам, продвижению наверх. Всегда и всюду одно и то же, возьми любую страну, веру, знамя. В общем и целом, впрочем, «Благородный Дом» стоит крепко, благодарение Богу, – заверил он ее, не останавливаясь на кризисе, который грозил им с гавайским сахаром, и все сильнее сжимавшейся руке Брока на рынках «Благородного Дома» и его источниках финансирования.

Вчера он получил открыто враждебное письмо от банка «Виктория», центрального банка Гонконга, подконтрольного Броку. Это была копия письма, направленного Тесс Струан, директору-распорядителю, «Струан и Ко». На его копии стояло: М. Струану, эсквайру, Иокогама, только для информации:

Мадам! Настоящим я лишь еще раз напоминаю вашей компании о ее постыдной задолженности, и слишком большом количестве долговых обязательств, опирающихся на сомнительные активы и постыдные прибыли, большая часть каковых обязательств подлежит к оплате 31 января, а также уведомляю вас, мадам, в очередной раз, что выплату по всем вышеуказанным крайне неблагородным обязательствам, принадлежащим банку, необходимо произвести точно в срок. Имею честь оставаться вашим, мадам, покорнейшим слугой.

Черт с ними, с этими вшивыми ублюдками, с уверенностью подумал он, я найду способ перехитрить и их, и всех Броков. Убийство Норберта станет хорошим началом. У нас отличные управляющие и сотрудники, наш флот по-прежнему самый лучший и наши капитаны преданы нам.

– Не обращай внимания на Броков и всякие слухи, Эйнджел, мы сумеем с ними справиться, всегда справлялись. С началом гражданской войны в Америке наши прибыли взлетели вверх невероятно. Мы помогаем Югу вывезти хлопок через блокаду северян для наших фабрик в Ланкашире и везем обратно весь порох, боеприпасы, ружья, пушки, какие только способен произвести Бирмингем, половину для Юга, половину для Севера – вместе со всем остальным, что наши фабрики могут изобрести и предоставить: паровые машины, прессы, туфли, корабли, сургуч. Британия – гигантский производитель, Анжелика, более половины всех промышленных товаров в мире изготовлены у нас. А потом у нас есть еще торговля чаем и поставка бенгальского опиума в Китай, невиданный урожай собран в этом году – у меня есть идея, как закупить индийский хлопок, чтобы восполнить недопоставки из Америки, и вместе со всеми нашими обычными грузами… Англия самая богатая и самая процветающая страна на свете, и ты прекрасна.

– Благодарю вас, добрый сэр! Je t'aime – я действительно люблю тебя, Малкольм, я знаю, я очень трудное создание, но это так, и я буду тебе чудесной женой, я обещаю и…

Он тяжело поднялся из своего кресла и заткнул ей рот поцелуем – крепкий запах сигар и помады был мужественным и приятным. Руки, обнимавшие ее, были мускулистыми и сильными, одна скользнула ей на грудь, и она почувствовала ее тяжелую огрубелость, жесткие губы с едва уловимым привкусом бренди. Полная противоположность ему.